Несколько лет назад я впервые побывал в Добрянке. Встретившая меня коллега провела тогда импровизированную экскурсию. В ходе нее мне и было рассказано о том … чего нет. О Добрянском заводе, попавшем в зону затопления. Самого завода не было, его останки покоились на дне залива, но при этом предприятие было неким стержнем, вокруг которого строилась краткая лекция об истории города. Это можно было бы принять за частную рефлексию жителя города, если бы я не услышал через годы повтор этой истории от своего студента, уроженца Добрянки. Исторический нарратив оказался не индивидуальным, а социальным.
Каждый текст имеет своего автора. Между тем, в случае регулярного цитирования, нарратив начинает жить своей жизнью. Факты и суждения, положенные в его основу, становятся само собой разумеющимися для многих людей. Одним из авторов нарратива о затоплении Камским морем территорий и гибели старого завода оказался Михаил Александрович Калинин – журналист и краевед, который свои профессиональные и личные усилия обратил на изучение и репрезентацию местной истории. Между тем, индивидуальная траектория этого человека тоже имеет социальные основания. В Полазне и Березниках нам посчастливилось встретиться с подобными людьми, занимающимися краеведением, живо и с интересом восстанавливающими историю родного края. Виктор Александрович Цыпуштанов и Михаил Владимирович Сергеев – яркие тому примеры.
Судьба каждого человека по-своему уникальна. Между тем, в любой биографии всегда проявляются определенные социальные и культурные процессы эпохи. Испытав свое второе рождение в позднесоветское время, краеведение стало важным культурным явлением в различных регионах СССР. Что заставляло и заставляет этих людей тратить свое свободное время на изыскания, на поиски и сохранение материальных, документальных и устных свидетельств о прошлом? Размышляя о том, почему они стали заниматься историей затопленных территорий, наши герои говорили о детских воспоминаниях. Для одного это протекавшая на его глазах история затопления и переселения. Для другого — материальные и устные свидетельства о малой родине его родителей. Так или иначе в детстве был зафиксирован некий важный разрыв между эпохой «до затопления», «до большой воды» и современностью.
При всем различии биографий общим было формирование определенного социального круга – людей, которые опираясь на официальные институции, такие как музеи и библиотеки, формировали нормы и практики обращения с локальной историей.
Пьер Бурдье назвал бы это социальным капиталом, который трансформировался в капитал символический.
Действительно, на своей малой родине эти люди получили признание и известность. Идентичность уважаемого в своей местности (и за ее пределами) человека формировалась набором практик, главной из которых становилось написание и последующее издание текстов. Статья в местной газете, заметка в многотиражке, издание книги – социально значимые достижения. Презентация нового издания, организация выставки в местном музее или библиотеке становится еще и ядром для коммуникаций между людьми. В устном варианте создаваемые нарративы и дискурсы продолжают воспроизводиться в форме экскурсий, посетителями которых становятся как гости города, так и местные школьники.
Итогом этого процесса становится конструирование исторических образов. Невидимые взгляду Полазненский и Добрянский заводы, села Ленва и Дедюхино становятся ожившими свидетельствами локальной истории. Скрытые под водами Камы, они подвергаются своеобразной сакрализации памяти – идеальными историями той, старой жизни. Между тем, сейчас эта социальная форма памяти испытывает определенные проблемы с трансляцией. Советское общество было «текстократичным». Это свойство, с поправкой на «телевизионность» сохранялось и в последующие 15 лет после конца советской эпохи. Сейчас прежние формы трансляции уходят на второй и третий план, уступая место Интернету. Представляется, что судьба сохранения / изменения упомянутых нарративов и образов будет зависеть от того, насколько успешно займут они свое место во всемирной сети.